В XVI веке города Холмогоры и Архангельск стали первыми морскими воротами московского государства. Здесь же было сосредоточено основное производство, связанное с морским судостроением.
Корабельные чащи
Холмогоры со времен новгородской колонизации беломорского края были главным транспортно-промышленным узлом и морским торговым портом на севере страны. Речными и волоковыми торговыми путями Холмогоры издревле были связаны с Балтийским и Каспийским морями. А близость к Белому морю открывала проходы в Арктику и обеспечивала связь с западным миром.
В Поморье в больших объемах заготавливали особо качественный корабельный лес – с прямыми как свечи стволами и плотной смолистой древесиной. Несмотря на варварскую вырубку, даже в 30-е годы ХХ века в Поморье сохранялись участки элитной поморской сосны, описанные в повести Михаила Пришвина «Корабельная чаща». Это деревья одного возраста, растущие на высоких холмах очень близко друг к другу. Если срубить в такой чаще сосну, то из-за плотности стоящих рядом стволов она не сможет упасть на землю.
Стремясь вырваться из лесной тесноты, корабельные сосны всю жизнь тянутся только вверх, у них нет ни единого бокового ответвления, поэтому они имеют очень ровные, гладкие, не имеющие сучков стволы. Именно из таких огромных сосен изготавливали лучшие мачты для военных кораблей.
В XVII-XVIII веках мачтовых лесов на беломорском Севере было очень много. В 1523-1524 годах писатель Альберто Кампензе составил отчет для Папы Римского Климента IV, названный «О делах московских», в котором сообщал, что сосны в Московии имеют огромную высоту, и одного дерева достаточно для мачты самого большого корабля.
Отличные хвойные леса росли в верховьях Северной Двины, на реках Юге и Сухоне. В 1674 году автор сочинения на немецком языке «Краткое известие о русской торговле», шведский экономист и разведчик Иоганн Филипп Кильбургер писал: «Четыре года назад на реке Юг, впадающей в Северную Двину, были найдены прекрасные мачтовые деревья, ими был нагружен сначала один корабль, а потом еще два. Купцы в Москве Вернер Миллер и Генрих Буденант создали с несколькими купцами компанию и взяли у московского царя в аренду лес. С тех пор ими отгружено из Архангельска четыре корабля, а в этом году за ним прибудут уже пять кораблей».
От мельницы к лесопилке
Северяне быстро поняли, что поселившиеся в Холмогорах и Архангельске голландцы, построившие ветряные и водяные мельницы, получают большую выгоду от распиловки бревен на доски. Первыми на это обратили внимание поморские мельники, внимательно изучавшие передовые для того времени голландские мельничные конструкции.
Среди них были мельники Поповы, имевшие на правом берегу Северной Двины старую водяную мельницу. Глядя на процветавших «немцев», Иван Попов переоборудовал свою «мельню» и тоже стал «растирать» на ней лес – пилить бревна на доски. Вскоре Поповы расширили производство и даже стали именовать свою мельницу «мельнишным заводом».
В 1671 году новым владельцем прибыльного лесопильного предприятия стал зять мельника Ивана Попова. Это был молодой посадский человек из Холмогор, «купец гостиной сотни» по имени Андрей Баженин. В 1680 году его сын Осип Баженин снова модернизировал пильную мельницу своего деда Ивана Попова. Не стесняясь голландцев, он практически скопировал и внедрил их технологии. После этого зарубежные предприниматели старались не допускать поморов к своим ноу-хау.
В 1693 году переводчик посольского приказа Андрей Крафт, получивший ранее от Петра I право на устройство водяных мельниц в России, написал жалобу царю. В ней он утверждал, что Баженин «умаляет его привилегию», и просил запретить поморскому мельнику пилить лес. Но молодой Петр I, который обычно благоволил иноземцам, в этот раз встал на сторону Баженина. 10 февраля 1693 года царь прислал ему жалованную грамоту, в которой указал: «Мельницами в двинском уезде, в старинной деревне Вавчуге построенными и заводами владеть. И на тех мельницах хлебные запасы и лес растирать и продавать на Холмогорах, и у Архангельска города русским людям и иноземцам. А с отпускаемых в море досок платить пошлины по 26 алтын по 4 деньги со 100 досок».
Петр уважал хватких и дерзких предпринимателей. Он прекрасно понимал, что только такие люди способны реализовать его проекты, связанные со строительством торгового и военного флота. Именно из досок производства Баженина были построены корабли «Курьер» и «Святой Дух», спущенные на воду в 1702 году.
Тугие канаты
На Русском Севере не только заготавливали лес, но и шили паруса, плели канаты и веревки, необходимые для корабельной оснастки. В то время веревочным ремеслом владели многие жители Поморья. Из специально выращенной конопли они изготавливали нити для плетения поморских рыболовных неводов и длинных тресковых ярусов. Спрос на нити был очень большим, поэтому посевы конопли в Поморье превышали посевы зерновых культур. Весь такелаж поморского негосударственного флота оснащался веревками и канатами, изготовленными из домашней пеньки.
Русская пенька и поморские веревочные снасти, по многочисленным свидетельствам иностранцев, отличались прекрасным качеством. Поэтому при первой возможности англичане построили в Холмогорах большой канатный двор. Локализации канатного производства способствовал тот факт, что Иван Грозный, желая укрепить торговые отношения с Англией, даровал им право обрабатывать в России пеньку. У голландцев и других иностранцев в России такого права не было.
В 1582 году казначей английского флота Вильям Борро указывал, что «холмогорские канаты лучше данцигских». Английские купцы, поставлявшие канаты из Московии, рекламируя свой товар, утверждали, что благодаря этим канатам Англия одержала победу над знаменитой армадой Испании.
Позже канатная фабрика была перенесена в Архангельск, на остров Соломбалу, где располагалась корабельная верфь. В 1705 году на этой канатной фабрике работало более ста человек: 18 из них трепали и чесали пеньку, 106 – крутили колесо, с помощью которого вились веревки и канаты, 12 человек смолили готовые изделия.
Просмаливание осуществлялось следующим образом: пучок из 1218 нитей, намотанный на большую бобину, медленно протягивали через корыто, наполненное горячей смолой. После того, как излишки смолы стекали, нитки по отдельности пропускали через дырки в металлической доске для удаления остатков. После этого в нитках оставалась только впитавшаяся смола.
В 1791 году, спустя почти два столетия после переезда холмогорской канатной фабрики в Архангельск, писатель Петр Челищев описал состояние поморского города. В это время основная внешняя торговля уже была перенесена в Санкт-Петербург. Но столица Поморья по-прежнему жила кипучей промышленной жизнью. Вместо государственных предприятий процветали частные. Например, Челищев упомянул: «Две пильных ветряных мельницы, в них пилят тес и разной толщины брусья и продают оное городским жителям для крытия вновь по плану строющихся домов и, в случае нужды, в архангельское адмиралтейство».
Больше всего в Архангельске было канатных фабрик, принадлежавших мещанам и купцам. Среди них, по словам Челищева: «70 прядильно-канатных фабрик, в которых для продажи на иностранные и российские купеческие корабли и другие большие и малые мореходные суда прядутся и совсем, как должно, осмаливаются самые толстые, посредственные и тонкие канаты. 30 пековаренных, в которых для смоления канатов варят из смолы и прочего сумесу пек».
Таким образом, даже после переноса центра торговли в город на Неве Архангельск оставался важной производственной базой российского судостроения.
(«Поморский коч», Ассоциация «Судостроительный кластер Архангельской области» и Фонд возрождения судостроения и арктического мореплавания)